Притчи 18
1-10. Против немиролюбия, страсти к спорам и других проявлений негуманного и безрассудного настроения. 11-17. Семь притчей, поучающих преимущественно надежде на Бога и смирению, как путям, ведущим к истинной мудрости. 18-22. Против страсти к тяжбам и злоупотреблений даром слова. 23-25. О разных видах любви.
1-10. Осуждается эгоистическая замкнутость своенравного человека, лишающая его возможности услышать и осуществить какой-либо полезный совет (ст. 1-2), с замечанием о посрамлении нечестия вообще (ст. 3). Затем устанавливается глубокий взгляд на внутреннюю природу человеческой речи, преимущественно человека мудрого: речь его, прежде произнесения, слагается в глубине души его, подобно сокрытой в недрах земли, воде: глубина и обдуманность содержания, обилие ценных мыслей и животворность речи мудрого - таковы пункты сравнения ее с ключевой водой (ст. 4. Сн. XX:5; Еккл VII:24). Из отдельных сентенций здесь, прежде всего, осуждается всякое лицеприятие на суде (ст. 5): устранить это зло ставил своею целью среди Израиля библейского еще Моисей (Лев XIX:15; Втор X:17). Затем - против злоупотреблений даром слова, свойственных глупому и безрассудному (ст. 6-7), против клеветничества, лености, расточительности (8-10).
11-17. Указывается с одной стороны на непоколебимую твердыню имени Иеговы, как несомненного оплота для надеющихся на Него (ст. 11), с другой стороны - на обманчивость, призрачность надежд богатого на помощь богатства (ст. 12); если в X:15 говорилось о том горделивом приподнятом самомнении, какое внушает Богу обладание богатством - в противоположность угнетенному состоянию духа бедняка, то здесь (ст. 12; евр. 11) говорится о ничтожестве надежд богача, как факт опыта (правильно передает русск. перев - синод. и Архим. Макария - евр. бемаскито - "в его воображении". Принятый текст LXX и Vulg. не выдерживают этого значения). Ст. 13 сн. XVI:18 и XV:33. Указываемый в ст. 14 признак глупца - манера отвечать, не выслушав вопроса, - считался у древнееврейских мудрецов весьма типичным дли человека глупого и необразованного, тогда как противоположное свойство признавалось признаком ученого и мудрого (Сир XI:8; Мишна, Авот, V, 7). По ст. 15 дух человека может быть и источником силы, мужества для всего существа человека, но также - при унынии - источником слабости (по евр. т. в первой половине стиха руах, "дух", муж. р., а во второй - женск. ). В ст. 16 (евр. 15) заключается указание на то, что учение мудрости, прежде всего, самая Тора, преподавалось всегда устно, и от степени внимания ученика зависела мера научения его мудрости (ср. XV:31; Авот VI, 5). Ст. 17 отмечает типичную черту восточных нравов, согласно которым без подарка нельзя ни представиться высшему лицу, ни выиграть дело в суде (ср. XIX:8).
18-22. Ст. 18 содержит, по-видимому, совет судье - не обольщаться показаниями одной из тяжущихся сторон (ср. Авот I, 8-9). По ст. 19 в спорах и тяжбах, при неимении другого выхода, решающим средством был жребий (ср. XVI:33). Смысл ст. 20 (евр., LXX., Vulg. - 19 ст. ) иначе передается евр. т. и русск. (Синод. и Архим. Макария) - "брат, озлобленный ("изменою", по архим. Макарию), неприступнее крепкого града", чем у LXX (adelfoV upo adelfou bohqoumenoV, wV poliV ocura kai uyhlh), в Vulg. - (frater; qui adjuvatur a fratre, gnasi civrtas firma), и в слав. : "брат от брата помогаем, яко град тверд и высок". Хотя образ укрепленного города более обычно означает нечто защищающее, дающее надежное прибежище ищущим его, и потому мог бы быть принят смысл, даваемый LXX, Vulg., слав., но контекст речи данного места - ст. 18-19, ср. вторую половину ст. 20 - говорит в пользу евр. -русск. чтения. Ст. 21 сн. XII:14; XIII:2. Ст. 22. О важном значении языка, то благотворном, то гибельном (ср. Сир. XXXVIII:20-22), подобным образом, но гораздо подробнее говорит Апостол Иаков (Иак III:5-9).
23-25. Премудрый говорит здесь о разных видах любви и привязанности, и, прежде всего, признает великим даром Божиим и счастьем для человека обладание доброй женой (ст. 23, ср. XXXI:10 сл., Сир XXVI:1 сл. ); затем, имея в виду отрицательным путем выразить долг любви и милосердия к нуждающимся, изображает смиренно молящую фигуру нищего с одной стороны, и грубую надменность и жестокосердие богача с другой (ст. 24, сн. XIV:21; XVII:5); наконец, говорит об идеальной дружеской любви, способной превысить силу любви братской (ст. 25).