Иов (Предисловие)
Третий отдел ветхозаветных священных книг составляют в греко-славянской Библии книги "учительные", из которых пять - Иова, Псалтирь, Притчи, Екклезиаст и Песнь Песней признаются каноническими, а две - Премудрость Соломона и Премудрость Иисуса сына Сирахова [Современный распорядок учительных книг в греко-славянской Библии несколько отличается от древнего. Именно в Синайском кодексе они расположены в таком виде: Псалтирь, Притчи, Екклезиаст, Песнь Песней, Премудрость Соломона, Сирах, Иов; в Ватиканском списке за кн. Песнь Песней следует Иов и далее Премудрость Соломона и Сирах] неканоническими. В противоположность этому в еврейской Библии двух последних, как и всех вообще неканонических, совсем не имеется, первые же пять не носят названия "учительных", не образуют и особого отдела, а вместе с книгами: Руфь, Плач Иеремии, Есфирь, Даниил, Ездра, Неемия, первая и вторая Паралипоменон, причисляются к так называемым "кетубим", "агиографам", - "священным писаниям". Сделавшееся у раввинов-талмудистов техническим обозначением третьей части Писания название "кетубим" заменялось в древности другими, указывающими на учительный характер входящих в ее состав произведений. Так, у Иосифа Флавия современные учительные книги, кроме Иова, известны под именем "прочих книг, содержащих гимны Богу и правила жизни для людей" (Contra Apionem, I, 4); Филон называет их "гимнами и другими книгами, которыми устрояется и совершенствуется знание и благочестие" (О созерцательной жизни), а автор 2-ой Маккавейской книги - "ta tou Dauid kai epistolaV basilewn peri anaqhmatwn" - "книги Давида и письма царей о приношениях" (II:13-15). Наименование "ta tou Dauid" тождественно с евангельским названием учительных книг "псалмами" ("подобает скончатися всем написанным в законе Моисеове и пророцех и псалмех о мне" Лк XXIV:44), а это последнее, по свидетельству Геферника, имело место и у раввинов. У отцов и учителей церкви, выделяющих, согласно переводу LXX, учительные книги в особый отдел, они также не носят современного названия, а известны под именем "поэтических". Так называют их Кирилл Иерусалимский (4-е огласительное слово), Григорий Богослов (Suntagma. Rallh, IV, с. 363), Амфилохий Иконийский (ibid, с. 365), Вифаний Кипрский и Иоанн Дамаскин (Точное изложение православной веры, IV, 17). Впрочем, уже Леонтий Византийский (VI в. ) именует их "учительными", - "parainetika" (De Sectis, actio II. Migne 86 т., с. 1204).
При дидактическом характере всего Священного Писания усвоение только некоторым книгам названия "учительных" указывает на то, что они написаны с специальной целью научить, вразумить, показать, как должно мыслить об известном предмете, как его следует понимать. Данную цель в применении к религиозно-нравственным истинам и преследуют, действительно, учительные книги. Их взгляд, основная точка зрения на учение веры и благочестия - та же, что и в законе; особенность ее заключается в стремлении приблизить богооткровенную истину к пониманию человека, довести его при помощи различных соображений до сознания, что ее должно представлять именно так, а не иначе. Благодаря этому, предложенная в законе в форме заповеди и запрещения, она является в учительных книгах живым убеждением того, кому дана, кто о ней думал и размышлял, выражается как истина не потому только, что открыта в законе, как истина, но и потому, что вполне согласна с думой человека, стала уже как бы собственным его достоянием, собственной его мыслью. Приближая богооткровенные истины к человеческому пониманию, учительные книги, действительно, "совершенствуют сознание и благочестие". И что касается примеров такого освещения их, то они прежде всего наблюдаются в кн. Иова. Ее главное положение, вопрос об отношении правды Божией к правде человеческой, трактуется автором с точки зрения его приемлемости для человеческого сознания. Первоначально сомневавшийся в Божественном Правосудии, Иов оказывается в результате разговоров уверовавшим в непреклонность божественной правды. Объективное положение: "Бог правосуден" возводится на степень личного субъективного убеждения. Подобным же характером отличается и кн. Екклезиаст. Ее цель заключается в том, чтобы внушить человеку страх Божий (XII:13), побудить соблюдать заповеди Божии. Средством к этому является, с одной стороны, разъяснение того положения, что все отвлекающее человека от Бога, приводящее к Его забвению, - различные житейские блага не составляют для человека истинного счастья, и потому предаваться им не следует, и с другой - раскрытие той истины, что хранение заповедей дает ему настоящее благо, так как приводит к даруемому за добрую жизнь блаженству по смерти, - этому вечно пребывающему благу. Равным образом и кн. Притчей содержит размышления о началах откровенной религии, законе и теократии и влиянии их на образование умственной, нравственной и гражданской жизни Израиля. Результатом этого размышления является положение, что только страх Господень и познание Святейшего составляют истинную, успокаивающую ум и сердце, мудрость. И так как выражением подобного рода мудрости служат разнообразные правила религиозно-нравственной деятельности, то в основе их лежит убеждение в согласии откровенной истины с требованиями человеческого духа.
Раскрывая богооткровенную истину со стороны ее согласия с пониманием человека, учительные книги являются показателями духовного развития народа еврейского под водительством закона. В лице лучших своих представителей он не был лишь страдательным существом по отношению к открываемым истинам, но более или менее вдумывался в них, усваивал их, т. е. приводил в согласие со своими внутренними убеждениями и верованиями. Погружаясь сердцем и мыслию в область откровения, он или представлял предметы своего созерцания в научение, для развития религиозного ведения и споспешествования требуемой законом чистоте нравственности, как это видим в кн. Иова, Екклезиаст, Притчей и некоторых псалмах, (LXXVII, CIV, CV и т. п. ), или же отмечал, выражал то впечатление, которое производило это созерцание на его сердце, в лирической форме религиозных чувствований и сердечных размышлений (Псалтирь). Плод богопросвещенной рефлексии о Божественном откровении, данном еврейскому народу в закон, учительные книги носят по преимуществу субъективный характер в отличие от объективного изложения истин веры и благочестия в законе и объективного же описания жизни еврейского народа в книгах исторических. Другое отличие учительных книг - это их поэтическая форма с ее характерною особенностью - параллелизмом, определяемым исследователями еврейской поэзии как соотношение одного стиха с другим. Это - род рифмы мысли, симметрия идеи, выражаемой обыкновенно два или иногда три раза в различных терминах, то синонимических, то противоположных. Сообразно различному взаимоотношению стихов параллелизм бывает синонимический, антитический, синтетический и рифмический. Первый вид параллелизма бывает тогда, когда параллельные члены соответствуют друг другу, выражая равнозначащими терминами один и тот же смысл. Примеры подобного параллелизма представляет Пс CXIII - "когда вышел Израиль из Египта, дом Иакова - из (среды) народа иноплеменного, Иуда сделался святынею Его, Израиль - владением Его. Море (это) увидело и побежало, Иордан возвратился назад, горы прыгали, как овны, и холмы, как агнцы". Параллелизм антитический состоит в соответствии двух членов друг другу через противоположность выражений или чувств. "Искренни укоризны от любящего, и лживы поцелуи ненавидящего. Сытая душа попирает и сот, а голодной душе все горькое сладко" (Притч XXVII:6-7). "Иные колесницами, иные конями, а мы именем Господа Бога нашего хвалимся. Они поколебались и пали, а мы встали и стоим прямо" (Пс XIX:8-9). Параллелизм бывает синтетическим, когда он состоит лишь в сходстве конструкции или меры: слова не соответствуют словам и члены фразы членам фразы, как равнозначащие или противоположные по смыслу, но оборот и форма тождественны; подлежащее соответствует подлежащему, глагол - глаголу, прилагательное - прилагательному, и размер один и тот же. "Закон Господа совершен, укрепляет душу; откровение Господа верно, умудряет простых; повеления Господа праведны, веселят сердце; страх Господа чист, просвещает очи" (Пс XVIII). Параллелизм бывает, наконец, иногда просто кажущимся и состоит лишь в известной аналогии конструкции или в развитии мысли в двух стихах. В этих случаях он является чисто рифмическим и поддается бесконечным комбинациям. Каждый член параллелизма составляет в еврейской поэзии стих, состоящий из соединения ямбов и трохеев, причем самый употребительный стих евреев - гептасиллабический, или из семи слогов. Стихами этого размера написаны кн. Иова (III-XLII:6), вся книга Притчей и большинство псалмов. Встречаются также стихи из четырех, пяти, шести и девяти слогов, чередуясь иногда с стихами различного размера. Каждый стих является, в свою очередь, частью строфы, существенным свойством которой служит то, что она заключает в себе единую, или главную, мысль, полное раскрытие которой дается в совокупности составляющих ее стихов. Впрочем, в некоторых случаях то две различные мысли соединены в одной строфе, то одна и та же мысль развивается и продолжается далее этого предела.
Название книги. Место и время жизни Иова. Книга Иова (евр. ??? греч. Iwb) получила свое название от главного действующего в ней лица, история бедствий которого послужила для автора поводом к решению вопроса о причинах страданий праведника.
В книге своего имени Иов выступает со всеми признаками лица исторического: в ней указывается его происхождение, время и место жизни, ее продолжительность, дана характеристика семейной жизни страдальца, общественного положения и т. п. В противоположность этому еще Феодор Мопсуетский отрицал существование Иова, считая книгу его имени собранием басен. Одинаковый с ним взгляд высказывали еврейские раввины Реш-Лакиш и Самуил бар-Нахман. "Иова, - замечает последний, - никогда не существовало; он не был тварным человеком, но притчею, подобною той, которую Нафан предложил Давиду" (Талмуд. Baba. Bathra, 15а). Крайность подобного взгляда, повторенного впоследствии Салмазием, Михаэлисом, Августи и Де-Ветте, сознавалась уже самими раввинами, из которых Xай-Гаон (1000 г. ) изменил слова Самуила бар-Нахмана следующим образом: "Иов существовал, но он был сотворен, чтобы стать притчею". И действительно, отрицание существования Иова не мирится со свидетельством Св. Писания Ветхого и Нового Завета "Сын человеческий, говорит Господь пророку Иезекиилю, если бы какая земля согрешила предо Мно.... и (я) послал (бы) на нее голод и сталь губить на ней людей и скот; и если бы нашлись в ней сии три мужа: Ной, Даниил и Иов, - то они праведностью своею спасли бы только свои души... не спасли бы ни сыновей, ни дочерей, а они, только они, спаслись бы..." (Иез XIV:13-16). Упоминание об Иове наравне с несомненно историческими лицами - Ноем и Даниилом - не допускает никакого сомнения в историческом характере его личности. Историческую достоверность страданий Иова, следовательно и его самого, признают и известные слова Ап. Иакова: "Вот мы ублажаем тех, которые терпели. Вы слышали о терпении Иова и видели конец оного от Господа" (Иак V:11). Указывают еще на то, что имя Иова - символическое имя - "враждующий"; оно могло быть дано ему вследствие представления писателя, что он враждовал против Бога и друзей, следовательно, в соответствии с изображенным в книге его характером, т. е. оно - имя вымышленное. Если же вымышлено самое имя, то нет препятствий думать, что вымышлено и самое лице. Но, как видно из Библии, у евреев многие имена - Авраам, Израиль - имели символический характер, поскольку ими обозначались известные обстоятельства, а потому из символизма имени нельзя заключать о неисторичности лица. В устах народа Иов мог получить данное имя после своего несчастья, благодаря обнаружившемуся в бедствиях характеру. Об этом, может быть, и говорит приписка текста LXX, замечающая, что он ранее назывался Иоавом.
Если Иов - лицо вполне историческое, то возникает естественней вопрос о месте и времени его жизни. По словам самой книги, он жил в земле Уц, "во стране Авситидийстей", как называют ее LXX толковников (I:1). Но где именно находилась данная местность, с определенностью сказать нельзя. Замечание находящейся в конце книги по чтению LXX приписки: "на границах Идумеи и Аравии" (XLII:17) так же обще, как и указание 3 ст. I гл., что Иов был "знаменитее всех сынов Востока", т. е. арабов (см. толкование на этот стих); а упоминание о земле Уц в кн. пророка Иеремии (XXV:20) и в кн. Плач (IV:21) не выясняет ее положения. Правда, слова кн. Плач: "радуйся и веселись, дщерь Едома, живущая в земле Уц", дают, по-видимому, право думать, что Уц находилась в Идумее, составляла ее область. Но подобное предположение опровергается 20 и 21 ст. XXV гл. кн. пророка Иеремии, из которых видно, что земля Уц, упоминаемая отдельно от Идумеи, не входила в ее пределы. Если же пророк приписывает ее идумеянам, то это объясняется, по словам Эвальда, тем, что земля Уц была отдана им Навуходоносором за ту помощь, которую они оказали халдеем при завоевании Иудеи. Что касается Иер XXV:20 и д., то некоторые усматривают в данных стихах перечисление сопредельных стран и сообразно с этим местоположение Уц указывают между Египтом и Иудеею, на юго-восток от последней и на восток от Идумеи. Справедливость подобного соображения ослабляется 21 и 22 ст. данной главы, свидетельствующими, что при перечислении стран пророк не руководился началом сопредельности.
Отсутствие библейских указаний на местоположение земли Уц побуждает экзегетов прибегать к разного рода догадкам. Предполагают, что земля Уц получила свое название от имени Уц, усвояемого Библией трем лицам: старшему сыну Арама, внуку Сима (Быт X:23), старшему сыну Нахора, брата Авраама (Быт XXII:21) и первенцу Дишана, младшего сына Сеира Xорреяина (Быт XXXVI:28). Объясняя подобным образом происхождение названия Уц, местоположение данной земли указывают или в Сирии, стране Арама, или в Месопотамии, на берегах Евфрата, где жил Нахор, или же, наконец, в Идумее. Что касается последнего взгляда, то он не может быть признан справедливым по вышеуказанным основаниям. Мнение о положении земли Уц в пределах Месопотамии нашло себе место в александрийской редакции греческой приписки к книге Иова. В ней он называется живущим на берегах Евфрата, а его друг Валдад - сыном Амнона Xоварского (Xовар - приток Евфрата). Несмотря на свою древность (приписка известна уже Оригену) и данный взгляд едва ли может быть признан справедливым. Он не мирится с замечанием 19 ст. I гл. кн. Иова, что ветер, разрушивший дом моего старшего сына, пришел "от пустыни", точнее, "из стран, лежащих по ту сторону пустыни", и со словами Елиуя "буря идет с юга" (XXXVII:9). Взятые вместе, эти два выражения дают понять, что земля Уц находилась около северных пределов пустыни или в них самих. Месопотамию же нельзя считать пустынею. Что касается предположения о положении земли Уц в пределах Сирии, то оно подтверждается свидетельством древних писателей. Так, Евсевий Кесарийский, повторяя слова Иосифа Флавия, что Уц, сын Арама, был основателем Трахонитиды (все базальтовое пространство на восточной стороне Иордана, ограниченное на юге Галаадскими горами, а на севере сопредельное Дамаску) и Дамаска (Древности Иуд. кн. I, гл. 6), прибавляет: "отсюда происходил Иов" (De originibus. XI, 2, 6). По словам другого его сочинения (Onomastionia), Иoв жил в Ватанее, древнем Васане, в местности, называвшейся при нем "Astaroth Kamaim". Того же взгляда держится и блаж. Иероним (liber de situ ei nominis hebraeorum), замечая, что греческое наименование страны "Авсигида" - то же самое, что "Уситида", - дано ей по имени Уца, сына Арама, заселившего со своим потомством Трахонитиду (толкование на X гл. 23 ст. кн. Бытия). В Ватанее указывают местожительство Иова и арабские писатели, - историки Mugir ad din el Hambeli и Abulfeda и географ Muhammed el Makdesi: "Иову, - говорят два первые, - принадлежала Дамасская провинция Ватанея". Наглядным выражением данного предания служил сооруженный в области Дамаска монастырь в честь многострадального Иова (Volck. Calendarium Syriacum, с. 29).
Указывая в общих чертах местожительство Иова, находящаяся в конце книги по тексту LXX приписка определяет и время его жизни. По ее словам, он был пятым от Авраама, т. е. жил в патриархальный период, но позднее Авраама. Справедливость последнего замечания подтверждается тем, что два друга Иова Елифаз и Вилдад происходят от Авраама, первый через Фемана, внука Исава, второй через Савхея, сына Авраама от Xеттуры (см. прим. к 11 ст. II гл. ). Не менее достоверным признается и общее определение времени жизни Иова - в патриархальный период. По крайней мере, черты его быта вполне напоминают быт патриархальный. И прежде всего, подобно патриархам, Иов объединяет в своем лице права главы семьи с обязанностями священника. За отсутствием класса священников сам приносит жертвы (I:5; ср. Быт VIII:20; XII:7; XXII:2; XXVI:25; XXVIII:18; XXXV:7). Xарактеру домоисеевского патриархального времени вполне соответствует и та особенность, что приносимая Иовом жертва всесожжения является жертвою очистительною. Xотя по закону Моисееву подобное значение усвояется всякой кровавой жертве и в том числе - всесожжения (Лев I:4), но для очищения от греха установлены две специальные, неизвестные книге Иова, жертвы, - за грех (Лев IV:29, 32-33) и повинности (Лев V:25; VII:1). Неразвитости культа соответствует свойственная древности простота общественных отношений. За отсутствием правящей власти в виде царей или судей, суд производится народными старейшинами (XXIX:7-25; ср. Быт XXIII:5-6). Показателем глубокой древности является далее способ письма, вырезание букв на камне (XIX:24), употребление относимой пятикнижием к патриархальным временам монеты "кеситы" (XLII:11; Быт XXXIII:19), тех же, что и при патриархах музыкальных инструментов (XXI:12; XXX:31; Быт IV:21; XXXI:27), долголетие Иова и, наконец, замалчивание фактов после моисеевского времени при знакомстве с событиями раннего времени, - истреблением Содома (XVIII:15), потопом (XXIV:18).
Время написания кн. Иова и ее автор. Обычными данными для решения вопроса о времени написания и авторе той или другой священной книги служат ее собственные показания и свидетельства других священных писателей. Но сама книга Иова не содержит строго определенных указаний на время своего составления, а из посторонних свидетельств известно лишь свидетельство о ней пророка Иезекииля. Его слова: "Ной, Даниил и Иов... не спасли бы ни сыновей, ни дочерей от четырех тяжких казней: меча, голода, лютых зверей и моровой язвы" (Иез XIV:14-21) представляют почти буквальное повторение слов Елифаза (V:20, 22) и тем самым указывают на существование к его времени кн. Иова. Благодаря подобным условиям, вопрос о времени ее написания и авторе вызывал и вызывает в экзегетической литературе самые разнообразные ответы. На пространстве времени от Моисея до пророка Иезекииля и позже нет ни одного периода и эпохи, к которым не находили бы возможным приурочить написание нашей книги. И прежде всего, по мнению Талмуда (Jar. Sola V, 8, 6. Bathra 15а), разделяемому Оригеном, блаж. Иеронимом, Полихронием и высказанному в новейшее время Карпцовием, Ейхгорном, Яном, Бертольдом и Эбрардом, книга Иова написана в век Моисея. В подтверждение подобного взгляда указывают не только на ее незнакомство с законом, пророками, историей и религиозной терминологией Израиля, но и на сходство с Пятикнижием в языке. Некоторые еврейские слова и целые фразы употребляются только в этих двух книгах и более нигде. Таковы - "semez" - "молва", "слух" (Иов IV:12; Исх XXXII:25); "maschasch" - "ощупывать" (V:14; Втор XXVIII:29), "Kesita" (Быт XXXIII:19; Иов XLII:11), "доколе... дыхание Его во мне и дух Божий в ноздрях моих" (XXVII:3; Быт II:7), "умер Иов, ... насыщенный днями" (XLII:17; ср. Быт XV:15; XXV:8; XXXV:29). По другому взгляду, к защитникам которого принадлежат раввин Натан, отцы церкви - Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и ортодоксальные протестантские, а равно и католические экзегеты - Геферник, Ган, Кейль, Делич, Калмет, Корнели, Вигуру, Кнабенбауер и др., книга Иова написана в период расцвета еврейской литературы и поэзии, - в век Соломона. Ему она соответствует по характеру, содержанию, форме и языку. Дидактическая по духу, она как нельзя более подходит к тому учительному направлению, которое выразилось в псалмах, притчах, Екклезиасте, и с ними же совладает в отдельных пунктах вероучения. Таково учение о божественной премудрости, ее трансцедентности, участии в творении мира (Иов XXVIII; Притч I-IX, особенно VIII), и о загробном существовании человека. По вопросу о нем кн. Иова высказывает те же самые взгляды, что и псалмы времени Давида и Соломона. В них автор оказывается сыном той эпохи, к которой принадлежал Еман, составитель LXXXVII Пс (Иов XIV:13; Пс LXXXVII:6; Иов XIV:12; Пс LXXXVII:11; Иов XIV:21; Пс LXXXVII:13 и т. п. ) Совпадая с Пс LXXXVII во взгляде на загробное существование, кн. Иова сходна с Пс LXXXVII в названии обитателей шеола "рефаимами" (XXVI:5; Пс LXXXVII:11); подземного мира - "аваддоном" (XXVI:6; Пс LXXXVII:12) и с Пс LXXXVIII в наименовании ангелов "святыми" (V:1; (XV:15; Пс LXXXVIII:8). Общими для всех трех являются также отдельные мысли и выражения (ср. Иов VII:7; Пс LXXXVIII:48; XIV:14; Пс LXXXVIII:49; XVI:19; Пс LXXXVIII:38; XIX:8, 13-14, 17; Пс LXXXVII:9; XXVI:12; Пс LXXXVIII:10). Равным образом при раскрытии сходного учения употребляются одинаковые обороты у Иов XIV:2 и в Пс XXXVI:2; Иов XV:35 и в Пс VII:15; Иов XVII:9 и в Пс LV:2-7; LXII:8-9; LXXII:26-28; XCIII:16-19; Иов XV:25-26 и в Пс LXXII:3-9; LXXIV:5-6; Иов XXII:11 и в Пс XVII:17; Иов XXII:13 и в Пс LXXII:11; Иов XXXVI:16 и в Пс XVII:20; Иов V:3 и в Притч XXIV:30; Иов V:17 и в Притч III:11; Иов XVIII:5; XXI:17 и Притч XIII:9; XX:20; XXIV:29; Иов XXVIII:18 и в Притч III:15 и т. п. Наконец, некоторые еврейские выражения, как, напр. "алас" - "веселиться" (Иов XX:18; Притч XII:18), "тахбулот" - "намерения" (Иов XXXVII:12; Притч I:5), встречаются только в кн. Иова и произведениях Соломона. Как написанная в век Соломона, книга Иова была известна, говорят защитники рассматриваемого взгляда, последующим библейским писателям, заимствовавшим из нее некоторые выражения. Так, слова Амоса V:8: "кто сотворил семизвездие и Орион", взяты у Иов IX:9; слова Исаии XL:2: "кончилось время борьбы его" у Иов VII:1; XLIV:24-25: "Господь один распростер небеса" у Иов IX:8; XIX:5: "истощатся воды в море, и река иссякнет и высохнет" у Иов XIV:11; XIX 11: "обезумели князья иранские, совет мудрых советников фараоновых стал бессмыслен" у Иов XII:24 (ср. еще Иов X:16 и Ис XXXVIII:13; Иов XXXVIII:17 и Ис XXXVIII:10 и т. п. ). Если с книгою Иова знаком Амос и Исаия, то она появилась не позже Соломона и его века, так как от смерти Соломона до Иеровоама II-го, современника Амоса, не появлялись ветхозаветные книги, и некому было писать их.
В то время как совпадения кн. Иова с псалмами, притчами, кн. пророков Амоса, Исаии и Иеремии (Иов III, Иep XX) дают вышеперечисленным экзегетам право считать ее написанною в век Соломона, в руках других ученых эти данные превращаются в доказательства ее позднейшего происхождения. Не Амос, Исаия и Иеремия были знакомы с кн. Иова, а, наоборот, автор последней - с их произведениями. Она позднее их, написана после Езекии, как рассуждает Ригм, или, по крайней мере, в век Исаии, как утверждает Штракк. Из других экзегетов Евальд и Ренан относят составление кн. Иова ко временам Манассии; Гирцель - ко временам отведения Иохаза в плен, так как ее автор обнаруживает знакомство с Египтом; Шрадер, Нольдеке, Рейс - к эпохе ассирийского пленения, на что указывает будто бы XII:14-24 кн. Иова. Самою позднею датою составления книги Иова считается у ученых отрицательного направления (Гроций, Клерик, Шрадер, Дильман) период после плена вавилонского. Данному времени она принадлежит будто бы потому, что носит в языке сильную арамейскую окраску, свойственную только послепленным библейским писателям; в грамматических формах и оборотах имеет себе параллель в Пс 136, у Даниила и Таргумах и, наконец, в некоторых пунктах вероучения (о сатане, ангелах-хранителях, - Иов I-II; V:1; XXXIII:23) сходна с кн. Даниила (IV:10, 14) и Захарии (III:1-3).
Только что перечисленные мнения западных библеистов нашли себе место и в русской, посвященной кн. Иова, литературе. Так, митрополит Филарет (Кн. Иова в русском переводе с краткими объяснениями), преосвященный Агафангел (Св. Иов многострадальный) и арх. Ф. Бухарев. (Св. Иов многострадальный) относят ее к числу древнейших произведений библейской письменности. "Догадкою, говорит первый, ко времени патриархов относится кн. Иова". "Она, - замечает последний, - произошла прежде Моисеева законодательства" (с. 4). Епископ Ириней (Орда) считает книгу Иова написанною при Езекии (Руководство к последовательному чтению учительных книг Ветхого Завета); митрополит Киевский Арсений (Введение в Св. книги Ветхого Завета. Труды Киев. Д. Ак. 1873, II) и проф. Юнгеров (Общее историко-критическое введение в свящ. кн. Ветхого Завета, с 25. Происхождение кн. Иова. Правосл. собеседник 1906. Март, с. 334) - перед пленом вавилонским; г. Писарев (О происхождении кн. Иова. Прав. обозрение. 1865. Май) и Афанасьев (Учительные кн. Ветхого Завета) - в век Соломона, а преосв. Филарет, еп. Рижский (Происхождение кн. Иова), основываясь на ее сходстве со всеми каноническими книгами, выдает ее за самое последнее по времени произведение библейской письменности. Книга Иова - одно из самых ранних и самых поздних произведений ветхозаветной канонической письменности, таковы два крайних мнения о времени ее происхождения. Но что касается первого, то оно допускает невозможный и невероятный факт появления в начале письменности такого произведения, которое по содержанию является верхом религиозной рефлексии, а по форме - одним из величайших поэтических произведений всего мира, - совершеннейшей по плану и величественной по выполнению поэмой. Периоду законодательства не свойственны отвлеченные теоретические рассуждения, тем более те, с которыми встречаемся в кн. Иова. В частности, творения Моисея проникнуты верою в Божественное Правосудие и строгое соответствие благочестия земному благополучию, а книга Иова не только выражает сомнение в этом, но и доходит до прямого отрицания правды в деле божественного мироправления (см. гл. IX, X, XII). По учению Моисея, счастье праведника, награда за благочестие заключается в пользовании земными благами (Втор XXVIII). Иов же как не радовался многому богатству своему и приобретению руки своей (XXXI:25), так точно не впал в уныние, лишившись их (I:21). Для него, благочестивого человека, земные блага не составляют высшей награды; таковою служит сам Бог (XXII:25), высшим благом - сознание преданности Ему (VI:10). Одним словом, в деле развития религиозного и нравственного сознания кн. Иова представляет по сравнению с Пятикнижием несомненный шаг вперед. Появление их в один век - дело невозможное. Не может быть допущено и второе мнение. За допленное происхождение книги Иова говорят вышеприведенные слова пророка Иезекииля. Повторяя 20-22 ст. V гл. кн. Иова, они предполагают ее существование. Что касается отмечаемых экзегетами признаков ее послепленного происхождения (учение о сатане и ангелах-хранителях), то они не имеют подобного значения. Учение о добрых духах, в частности об ангелах-хранителях, встречается уже в кн. Бытия (XXVIII:12-22; XXXII:1-2; XLVIII:16) и раскрыто в Пс XC, а кн. Царств говорят о злом, лживом духе (1 Цар XVI:14-15, 23; 3 Цар XXII:19-23). Ввиду этого нет достаточных оснований считать такое же точно учение кн. Иова заимствованным от персов в послепленный период.
Книга Иова составлена в промежуток времени между Моисеем и пленом Вавилонским, всего вероятнее, в век Соломона.
Если время написания кн. Иова может быть определено более или менее правдоподобно, то личность ее автора остается совсем неизвестною. Им не был, конечно, Моисей, а считать автором Соломона, как предполагают Григорий Богослов и отчасти Иоанн Златоуст, имеется столько же оснований, сколько и какого-нибудь мудреца его времени. Кейль делает, напр., предположение, что автором был Еман. Неизвестному автору еврею принадлежит, впрочем, только современная редакция кн. Иова; в основе же ее лежит, как думают, запись не еврейского, а арабско-идумейского происхождения: "Происхождение кн. в Аравии подтверждается, - говорит проф. Юнгеров, - обнаруженным в ней близким знакомством с жизнью народов, обитателей Аравии; напр., подробным описанием добывания золота, принятого в Аравии (XXVIII:1-11); понятным слушателям Господа описанием аравийских коней (XXXIX:19-25), страуса, онагра, единорога, павлина (XXXIX:1-18). У библейских писателей евреев ничего подобного не встречается, так как в густо населенной Палестине не могли водиться эти животные, любящие аравийский степной пустынный простор. Богатство Иова состояло, между прочим, из верблюдов (I:3), а они признаются собственностью жителей пустынь (Ис XXX:6), степей, кочевников и номадов (Суд VI:5; 1 Цар V:21; Иер XLIX:29). Ни в одной из библейских книг нет далее описания крокодилов, или левиафанов, как в речи Господа (XL-XLI). Это можно объяснить из того предположения, что евреем, в своем Иордане не видевшим чего-либо подобного, могло быть непонятно такое описание, а арабам, бывавшим в Египте со своими караванами (Быт XXXVII:25-28, 36) и видевшим в нильских водах сих животных, оно могло быть понятно. Вообще, иностранное, не еврейское, происхождение книги видно из молчания писателя и описываемых им лиц об евреях, еврейском ветхозаветном законе, событиях еврейской истории и т. п". (Православный собеседник 1906. Март, с. 336-337). Если же, несмотря на свое нееврейское происхождение, кн. Иова излагает чисто библейское учение о Боге, творении Мира, шеоле, добрых и злых духах и совпадает в языке с другими ветхозаветными книгами, то это объясняется тем, что первоначальная запись истории страданий и верований Иова (XIX:24-27) сделалась известною какому-либо еврейскому богодухновенному писателю, знакомому с арабским языком. Он перевел ее на еврейский язык, сделал, может быть, известные переделки, приблизил к библейским ветхозаветным воззрениям и при участии Божественного вдохновения составил каноническую книгу (Ibid, с. 339). Следы подобной переработки указывают, между прочим, в симметричном исчислении детей и имущества Иова: 7 сыновей и три дочери, 7 000 овец и 3 000 верблюдов; 500 волов и 500 ослиц; - в приурочении бедствий к одному дню, а равно и в строго выполненном плане, постепенности в ходе мыслей, постоянном параллелизме членов и т. п.
Состав и основная мысль книги Иова. Состоящая из 42 гл. книга Иова распадается на пять частей: пролог - I-II гл. ; разговоры Иова с друзьями - III-XXXI; речи Елиуя - XXXII-XXXVII; речи Господа - XXXVIII-XLII:6; эпилог - XLII:7-36. Из них пролог содержит, как и во всякой драме, завязку действия, - трижды возобновлявшегося спора Иова с друзьями. Не приведший к разрешению вопроса о причинах его страданий, так как спорящие остались при своих взглядах, он близится к концу, благодаря речам младшего друга Елиуя: они вызвали вмешательство Господа, сопровождающееся развязкою действия в эпилоге. В подобные рамки и вставлено содержание кн. Иова, раскрывающее ту главную мысль, что страдания праведника, составляя проявление борьбы между семенем жены и семенем змия (пролог), суть в то же время и показатели ее результатов, - конечного торжества правды, победы добра над злом. Пораженный по клевете сатаны всевозможными бедствиями, Иов остается верен Богу при лишениях материального характера (I:21-22; II:10), не изменяет Ему и в том случае, когда подвергается искушениям духовного свойства. Они заключаются в возможности утраты веры в Бога, как правосудное существо, в отречении от Него. И действительно, Иов близок к подобному состоянию. В моменты наибольшей возбужденности, наивысшего отчаяния он представляет Бога существом произвольным, губящим одинаково правых и виновных (IX:22-24) поддерживающим злодеев и нечестивых (XII:6-10; XXI:1-16). Всемогущий, не терпящий и не признающий возражений, Господь (IX:4-12) нарушает правду и по отношению к отдельным лицам и целым народам. Управляющая их судьбами божественная премудрость сказывается и проявляется в различного рода катастрофах, приводящих к гибели целые нации (XII:16-25). Подобный взгляд на божественное мироправление равносилен для Иова отказу от прежнего религиозного миросозерцания, одним из главных пунктов которого являлось представление о Боге, как правосудном существе (XXIX:1-5). Но отказаться от того, с чем сроднилась душа, что составляло ее жизнь, заветные убеждения, нельзя без борьбы. С новым представлением о Боге, сложившимся под влиянием страданий и особенно разговоров с друзьями, не мирятся ум и сердце страдальца. Последнее жаждет видеть в Боге милостивого, правосудного Судию (XIV:13-15; XXIII:3-7); на помощь ему является рассудок, придумывающий целый ряд соображений, при помощи которых Иов старается оправдать отношение к себе Бога, представить Его существом правосудным (X:2-12). В результате подобной борьбы вера побеждает сомнение (XVI:19; XIX:25-27). На Иове оправдываются его собственные слова, что поражаемый бедствиями "праведник будет крепко держаться пути своего, и чистый руками будет больше и больше утверждаться" (XVII:9). В силу вековой борьбы добра со злом страдания праведников, - представителей правды, - неизбежны. В качестве же факта личной, субъективной жизни они находят оправдание, возмещение в своих результатах, - в укреплении праведника в добре - "я крепился бы в моей беспощадной болезни, ибо я не отвергся изречений Святаго" (VI:10).
Подлинность книги Иова. Библейская исагогическая литература не знает примера отрицания подлинности всей книги Иова. Сомнению подвергаются лишь отдельные части: пролог (I, II), эпилог (XLII:7-17), речь Иова о божественной премудрости с предшествующим рассуждением о наказании нечестивых (XXVII:7 и д. XXVIII), описание бегемота и левиафана (XL:10-XLI) и, наконец, речи Елиуя (XXXII-XXVII).
Подлинность пролога и эпилога отвергаются прежде всего на том главном основании, что в противоположность остальным частям книги они написаны прозою. Но если, по справедливому замечанию Кейля, середина книги без исторического введения и заключения была бы торсом без головы и ног, то, с другой стороны, написанные прозою пролог и эпилог носят несомненный поэтический характер. За это ручается соразмерность в исчислении животных (I:3), описание небесного совета (I:6), поэтический параллелизм в речи Иова (I:21). Другое данное для отрицания пролога и эпилога заключается в предполагаемом противоречии их идее книги. В то время как она высказывает свой особый, глубокий взгляд на страдания, автор введения, особенно заключения, держится обычной ветхозаветной (Моисеевой) теории мздовоздаяния. Но что касается пролога, то содержащееся в нем учение о загадочности страданий Иова (небесный совет неизвестен ни ему, ни его друзьям) составляет несомненное указание на то, что при его составлении автором были приняты во внимание взгляды книги на данный предмет. Эпилог, действительно, проводит Моисееву теорию о мздовоздаянии и применяет ее к Иову. Но это объясняется тем, что одно словесное оправдание Иова без возвращения земного благосостояния не в состоянии удовлетворить ветхозаветного человека. В качестве признаков неподлинности пролога и эпилога указывают, наконец, на употребление в них божественного имени Иегова, - в поэтической части оно не встречается, а заменяется именами Элогим, Шаддай, на противоречие между I:18-19, и XIX:17 и учение о сатане, - продукт персидского влияния. Первое возражение основывается на простом недоразумении. Имя Иегова дважды встречается в поэтической части (XII:9; XXVIII:28) и не менее пяти раз в речах Господа (XXXVIII:1; XL:1, 3, 6; XIII:1). Более частое употребление в речах Иова и его друзей имен Элогим, Шаддай объясняется стремлением автора сообщить всему действию колорит патриархального, домоисеевского периода, в виду чего он и избегает имени Бога завета - Иегова (ср. Исх VI:3. Толков. Библ. I т., с. 291). По поводу второго возражения см. объяснение XIX:17 и третьего - конец отдела "Введения" "о времени написания кн. Иова".
Основанием для отрицания подлинности XXVII:7 и д. и XXVIII служит явное противоречие содержащегося в них учения с основными взглядами Иова. В XXVII:7 и д. сам страдалец излагает ту самую теорию мздовоздаяния, - наказания грешников, которую он же усиленно и настойчиво опровергает во многих речах (см. напр. XXI:7 и д. ; XXIV). Гл. XXVIII изображением божественной, непостижимой для человека, премудрости стремится возбудить чувство смирения пред Богом, что не соответствует горделивой уверенности Иова в своей правоте и вытекающему из нее нежеланию покаяться (см., напр., IX:21). Но признавая в XXVII:7 и д. факт божественного наказания грешников, Иов хочет исправить свой прежний односторонний взгляд, сводящийся к отрицанию Божественного Правосудия (см. еще толкование данных стихов). Всецело отвергать его нельзя, и в тоже время невозможно отрицать и случаев безнаказанности грешников (XXI:7 и д. ). Чтобы оттенить данную мысль, Иов и описывает в XXVIII гл. непостижимую для человека божественную премудрость: ее деятельность при распределении в жизни людей счастья и бедствий представляет много загадочного.
В качестве интерполяций гл. XL:10 и д. и XLI составляют, по мнению Эвальда, Мейера, Дильмана и Фюрста, произведение какого-нибудь иудея VI ст., бывавшего в Египте и описавшего двух Нильских животных. Основанием считать их позднейшею вставкою служат следующие соображения. 1) Смысл и цель речей Иеговы не допускают в данном месте описания животных. Наглядное при посредстве его изображения божественного всемогущества уместно в первой речи, но не во второй, раскрывающей мысль о Божественном Правосудии. 2) Самый способ доказательства божественного всемогущества не достигает цели. Если все животные, не исключая бегемота и крокодила, подчинены человеку (Быт I:26), то что же удивительного в том, что они повинуются Богу? Во-вторых, бегемот и крокодил - египетские животные, неизвестные жителям Палестины, а потому и описание их силы не может произвести особенного, необходимого в данном случае, впечатления. 3) Пространное описание животных совершенно излишне для целей второй речи, вполне законченной в XL:1-9. И наоборот, XLI:26 не составляет заключения, не содержит указания, что теперь должен отвечать Иов (XLII:1 и д).
Что касается первого возражения, то оно упускает из внимания, то обстоятельство, что автору чуждо отделение божественного всемогущества от правосудия. Уже из первой речи видно, что всемогущий, вносящий Своею силою порядок и гармонию в видимую природу, Господь есть в то же время и правосудный. Равным образом и описание двух исполинских животных, символов злой, восстающий против Бога силы, дает понять, что всемогущий и всеправедный Господь смиряет проявления зла. Неуместность и слабость второго возражения видна из того, что по тем же основаниям мы должны заподозрить подлинность описания землетрясений, затмения солнца (IX:5-6), замечания об Орионе (XXXVIII:31) и т. п. : не все обитатели Палестины были свидетелями первых явлений, не всем известно расположение звезд в созвездии Ориона (см. толкование). Не имеет силы и третье возражение. Если бы вторая речь Господа обнимала начальные девять стихов XL гл., то она была бы слишком кратка по сравнению с первой и не могла бы возбудить в Иове сознания своего ничтожества и божественного всемогущества (XLII:2). И наоборот, при современном составе книги оно прекрасно подготовляется как замечанием ст. 2-3 XL гл., так и заключительными штрихами в описании крокодила (XLI:26).
Основания, по которым ученые, - Эйхгорн, Де-Ветте, Шрадер, Мейер, Эвальд, Дильман, Давидсон, Ренан и др., из новейших Лей, - заподазривают подлинность речей Елиуя, следующие. 1) Об Елиуе ни слова не говорится ни в прологе, ни в эпилоге, и там и здесь упоминаются лишь три друга. Он выступает совсем неожиданно. В действительности, умолчание об Елиуе в прологе и эпилоге не составляет доказательства, будто его не было с друзьями, будто данное лицо вымышлено после и вставлено в книгу другим писателем. Елиуй был молод сравнительно с тремя друзьями и пришел, по его собственным словам, не для того, чтобы говорить, а чтобы слушать речи старших (XXXII:3-7). В виду этого писатель и умалчивает о нем до тех пор, пока не настала необходимость ввести и его в круг действий. Излишне упоминание об Елиуе и в эпилоге: он не был виновен за свои речи пред Богом и Иовом. Божественный гнев простирается лишь на трех старших друзей (XLII:7). 2) Речи Елиуя будто бы насильственно прерывают связь между последнею речью Иова и речами Иеговы. Вступление к этим последним необходимо предполагает, что Иов говорил непосредственно пред Господом, и отрывочный конец его последней речи (XXXI:33-40) объясняется только тем, что он вдруг был прерван Иеговою. Но если речь Господа имеет непосредственное отношение к последней речи Иова, а не к речам Елиуя, то это еще не говорит за то, что последние вставлены после. Бог вступает в разговор с Иовом по его собственному желанию (XXXI:35), а потому и Его слова должны непосредственно относиться к последней речи страдальца. Притом же Иов в продолжении речей Елиуя молчал, сообразно с чем они стоят совершенно отдельно, не так как, речи первых трех друзей, из которых Иов на каждую давал ответ. Смолкнувшего Иова Бог и вызывает на ответ (XXXVIII:1). Не давший ответа равному себе существу (XXXIII:4-7), может ли он возражать Господу? Переход от речей Елиуя к речам Иеговы вполне естествен и ясен. С внешней стороны он подготовлен тем, что последняя речь Елиуя произносится пред наступлением грозы (XXXVII:2-4), и вслед за этим в буре является Господь. Напрасно, наконец, и заявление, что речи Иова не окончены, так что Господь прерывает их. Наоборот, его последняя защитительная речь относится ко всему ранее им сказанному о своей невинности, как скрепляющая, удостоверяющая письмо подпись; - она то же самое, что "тав", последняя буква еврейского алфавита, употребляемая для засвидетельствования чего-нибудь (см. толков. XXXI:35). 3) Замечается резкий контраст между пространным введением в речи Елиуя (XXXII:2-6) и кратким замечанием о прибытии друзей. Введение в речи Елиуя необходимо для определения личности нового собеседника, выяснения его отношения к предшествующим ораторам. В них он выступает в роли третейского судьи между спорящими. Елиуй старается выяснить ошибки, которые допустил Иов в своих речах, и не касается вопроса о его греховности. И с этой стороны он подготовляет речи Господа, указывающего страдальцу новые, неотмеченные Елиуем, промахи в его суждениях. Поэтому-то во введении к речам Елиуя и отмечается его мудрость. 4) Сообразно с ответом Иова на речи друзей естественно ожидать, что он не оставит без возражения и речи Елиуя, чего, однако, не замечается. Молчание Иова не представляет ничего особенного, если принять во внимание тот контраст, который наблюдается между спорящими с Иовом друзьями и стоящим выше партийных счетов Елиуем. Его рассуждения подготавливают развязку действия, - в обличении неправых суждений Иова указывают тот путь, которым может быть поддержана его вера. И если цель автора указать, каким образом разрешаются сомнения Иова, каким образом вера в Бога торжествует в нем над сомнением, а к этому и направляются речи Елиуя, то странно требовать, чтобы он ввязал Иова в спор с новым другом. Это значило бы оттягивать решение вопроса. 5) Неподлинность речей Елиуя доказывают, наконец, их арамейской окраской и особенностями в слоге, - употреблением слов и оборотов, неизвестных речам остальных друзей. Но арамеизмы в речах Елиуя объясняются его арамейским происхождением из поколения Вуза (XXXII:2). Представитель иного, чем друзья, племени, Елиуй и говорит иначе. Что автор намеренно сообщил речам Елиуя арамейскую окраску, это видно из того, что она заметна только в двух случаях (XXXII:6 и д. ; XXXVI:2 и д. ).